Мемуарные записки. Русский живописец Константин Коровин

Блестящий художник Константин Коровин вошёл в историю мирового искусства как великолепный пейзажист, интересный портретист, изобретательный декоратор. Современники писали о Коровине с восхищением, удивляясь широте его творческой натуры.  «Константин -  на всю Москву» - так образно говорили о нём, подчёркивая размах мастерства. Коровинская проза воспринимается как исповедь. Художник не просто с документальной точностью фиксирует происходившее – он рассказывает о своём ощущении от  того или иного пережитого момента. Память его была объёмной, стереоскопичной, и многое множество голосов звенело в ней. И – чудо! – оказалось, что слово подвластно ему ничуть не меньше, чем кисть и краски. Как в пейзаже или в натюрморте на первом месте цветовые образы, так и в прозе - отдельные яркие эпизоды, сочные словечки, брошенные на бумагу. Секрет  писательского мастерства  Константина Коровина состоит в том, что он умеет заражать удивлением читателя.

[А.П.Чехов]

«…Он был красавец. У него было большое открытое лицо с добрыми смеющимися глазами. Беседуя с кем-либо, он иногда пристально вглядывался в говорящего, но тотчас же вслед опускал голову и улыбался какой-то особенной, кроткой улыбкой. Вся его фигура, открытое лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие — от него как бы исходили флюиды сердечности и защиты… Несмотря на его молодость, в нем уже тогда чувствовался какой-то добрый дед, к которому хотелось прийти и спросить о правде, спросить о горе и поверить ему что-то самое важное, что есть у каждого глубоко на дне души. Антон Павлович был прост и естествен, он ничего из себя не делал, в нем не было ни тени рисовки или любования самим собою…».

[Ф. Шаляпин]

«Не было дома в Москве, где бы не говорили о Шаляпине. Ему приписывали самые невероятные скандалы, которых не было. Но стоило ему показаться на сцене — он побеждал. Восторгу и вызовам не было конца.

 Когда впервые должен был идти «Дон Карлос» Верди, знатоки и теоретики говорили: — Шаляпин провалится.

В частности, и у Юрия Сахновского, когда он говорил о предстоящем спектакле, злой огонек светился в глазах. А когда я встретил его в буфете театра после второго акта и спросил:

— Ну что же, как вы, критики, скажете?

Он ответил: — Ну что скажешь… Ничего не скажешь… Силища!..

В чем была тайна шаляпинского обаяния? Соединение музыкальности, искусства пения с чудесным постижением творимого образа…».

[В Крыму]

«В Крыму, в Гурзуфе, я нашёл прекрасный кусок земли у самого моря, купил его и построил чудесный дом. Туда ко мне приезжали гости, мои приятели – художники, артисты, писатели. 

Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. С террасы были видны Одалары — две большие скалы, выступающие из моря, — «пустынные скалы». На скалах этих никто не жил. Только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности…».